Заходят как-то немецкий и российский художник в Zoom. А там… Что было дальше?
С прошлой осени в России проходит Год Германии 2020/2021. Масштабный проект посвящен многолетнему культурному обмену между странами и охватывает самые разные сферы — от классической музыки и кинематографа до современного немецкого театра, вопросов экологии и устойчивого развития. Это 1000 мероприятий в 70 городах и регионах России! Одно из ключевых событий — показ видеоинсталляции «Для тех, кто мыслит текуче, настоящее чревато будущим». Она создана медиахудожниками Лиллеваном из Берлина, Вадимом Эпштейном из Москвы и российской группой художников из студии Sila Sveta. О чем же эта видеоинсталляция? Конечно, о самом важном — о Гете и Пушкине. Но слово — самим художникам.
Видео, созданное по инициативе Гете-Института в рамках Года Германии, презентовали на фасаде Гете-института в Москве 11 ноября. В основе проекции — фрагмент из фильма Михаила Швейцера «Маленькие трагедии» по произведениям Пушкина. Причем не просто фрагмент, а переработка гетевского «Фауста». И это лишь один из примеров взаимопереплетения культур, заложенных в повествовании.
О том, как создавался проект, во время очередного онлайн-совещания рассказали его участники и авторы: Хайке Улиг, директор Гете-Института, глава в регионе Восточная Европа и Центральная Азия, Вадим Эпштейн, московский медиахудожник, теоретик, ведущий российский VJ, Лиллеван, берлинский художник-аниматор, автор видео- и медиаарта, который работает с артистами самых разных жанров — от оперы до инсталляции, а также художники из Sila Sveta Максим Деев и Василий Шихачевский.
Глава 1. Почему «Маленькие трагедии» стали символом Года Германии — и как отношения Пушкина и Гете вдохновляют во время локдауна
Лиллеван: Мы начали работу над проектом во время пандемии. Идея была в том, чтобы создать произведение, которое можно показывать в открытом пространстве и которое бы отображало связь России и Германии. В какой-то момент я обнаружил, что Пушкин и Гете, никогда не встречаясь в реальной жизни, относились друг к другу с большой симпатией. И Пушкин настолько восхищался Гете, что взял сцену из «Фауста» и переписал ее. Затем я узнал, что в 1979 году режиссер Михаил Швейцер экранизировал эту сцену в «Маленьких трагедиях», и понял, что должен создать проект вместе с художниками из России. Это стало бы метафорой отношений Гете и Пушкина.
Максим Деев: Мы хотели показать диффузию культур на уровне явлений и даже отдельных персонажей. Пример с «Фаустом» идеален: в этой сцене проступает и гений Пушкина, и все смыслы, вложенные Гете. Однако фильм Швейцера не был нашим единственным визуальным материалом. Мы провели исследование и составили обширный список персонажей, личная история которых связана с Россией и Германией. Рассказы о них перенесли в визуальную форму. И если с художниками было все просто (у Малевича, например, яркая визуальная репрезентация, а графика всегда выглядит интересно), то с Мейерхольдом уже сложнее: видеоматериалов сохранилось немного, и нам пришлось интерпретировать этот образ другими средствами.
Глава 2. Какие инструменты помогают рассказать о прошлом и будущем и зачем пропускать тексты Хармса через нейросеть
Максим Деев: В центре концепции даже не фильм Швейцера, а скорее эволюция, которую проходят наши культуры. Знаете, мы ведь почти сразу столкнулись с проблемой: сначала хотели четко поделить прошлое, настоящее и будущее и показать временные пласты через взаимодействие разных персонажей. Но когда появилось первое визуальное воплощение, поняли, что используем инструменты будущего — те же нейросети, — чтобы переосмыслить прошлое. Этот замысел нам понравился: с одной стороны, мы показываем все временные периоды, с другой — в работе присутствует идея непрерывности, переплетения времен и смыслов.
Лиллеван: В финальном произведении мы видим художественные техники прошлого, настоящего и будущего. Я самый старший из нашей группы, поэтому моя эстетика отображает историческое. Вадим отвечает за компонент будущего — со своими нейросетями, данными, программированием. Настоящее отражено в работе благодаря цветам и технике.
Василий Шихачевский: Наш фильм начинается с контрастной черно-белой графики: мы вспоминаем Кандинского и смотрим, как противодействуют точки и линии, а заканчиваем потрясающими образами, которые создала нейросеть. В них можно раствориться! Моя часть работы — промежуточная между будущим, как мы условно его назвали, и чем-то предшествующим. Но я также затронул и фрагменты прошлого, причем многое пришлось рисовать руками. Мы брали работы Кандинского и пытались по его заветам — не только визуальным, но и текстовым — создавать линии, точки и пятна, которые соединились бы с фильмом Швейцера.
Вадим Эпштейн: Две трети моих приемов — это нейросетевые методы. Правда, они больше заточены на визуальное изображение, а у нас в работе присутствует еще и текст. Он тоже генерировался нейросетью на основе лирики Хармса и Маяковского. Смесь получилась ядерной! Я собирал все наработки в единую конструкцию, оперируя уже виджейскими навыками, а потом Максим составлял из наших с Василием частей более цельную историю.
Эта «коллаборация на коллаборации» оказалась очень кстати, ведь наш рассказ —о глобальной культуре, об историческом «месиве», и у нас получилась микромодель того, как это происходит.
Глава 3. Почему работа во время локдауна не сложнее, чем офлайн, и как удалось поделить территорию в арт-пространстве
Лиллеван: Обычно я работаю с художниками, которых знаю или с которыми могу познакомиться лично — сходить куда-нибудь поужинать и выпить. В нашем проекте это было невозможно, поэтому сразу пришлось договориться о территории и зонах ответственности. Зато внутри этих границ мы могли быть настолько сумасшедшими, насколько захотим! С самого начала я сказал Максиму, что у меня есть определенная симпатия к России: в культуре и системе образования большое внимание уделяется истории искусства, литературе и кино, и я надеялся, что в нашем проекте это тоже проявится. Был случай, когда мы задумались о названии работы, и я сказал, что было бы интересно взять что-то из Хармса. Максим сразу начал цитировать какое-то его стихотворение. В такие моменты и возникает связь: ты понимаешь, что вы на одной волне. У нас так и не было физической встречи — хотя я очень надеюсь, что однажды она произойдет.
Технически сейчас все просто: мне был нужен только компьютер и интернет, а главным материалом был фильм Швейцера. Каждый выполнял свою часть работы, затем пересылал ее другим. Кстати, Пушкин из-за эпидемии холеры тоже был вынужден пережидать локдаун за пределами Москвы. И это был суперпродуктивный период для его творчества.
Вадим Эпштейн: У каждого из нас было определенное количество идей и понимание, что и как делать. Общение было необходимо на старте, чтобы настроить вектор. Все получилось довольно быстро, за две-три общих сессии. Дальше мы уже синхронизировались и обсуждали последующие шаги, детали. Наша работа выглядела как сеть самостоятельных траекторий с несколькими перекрестками.
Хайке Улиг: Как инициатор проекта я совершенно не волновалась за результат. Художники отлично общались, используя современные цифровые средства связи. Для нас это было очень важно, ведь весь проект повествует о культурных отношениях между Россией и Германией. С одной стороны, получилось нечто особенное: его создатели действительно никогда не встречались лично. Но с другой стороны, Пушкин и Гете тоже ни разу не виделись!
Глава 4. Почему в глобальном искусстве так мало национального и стоит ли об этом волноваться
Лиллеван: То, что я ищу в искусстве, — это общий знаменатель между всеми нами и отдельные импульсы, которые каждый участник проекта привносит исходя из своего бэкграунда. Для меня транснациональное искусство намного интереснее национального. Я бы хотел, чтобы в мире и в искусстве было меньше национализма и меньше гордости за свою страну, в которой ты случайно родился. Но я очень уважаю местные традиции, и мне всегда было интересно узнать, как живут и мыслят люди, например, в Киргизии или Бразилии, какое у них самосознание, как они видят этот мир и этот космос, как устроены их семьи.
Я бы сказал, что в немецком медиаарте нет ничего специфически немецкого: все смешано. Раньше на искусство и культуру сильнее влияли местные компоненты — многое зависело от вкусов правителей или религии. Сейчас это происходит скорее под влиянием социально-экономических причин. Например, в 90-е годы в Берлине было очень много сквотов, в которых художники могли свободно жить и экспериментировать. Так возникла вся локальная сцена электронной музыки. И этот фактор оказался гораздо важнее, чем национальный компонент.
Василий Шихачевский: Посетив Японию в прошлом году, я как дизайнер и художник вернулся совершенно пораженный. Это, пожалуй, единственный пример, где я вижу, как национальная суть проникает в современное искусство. Весь остальной мир перемешан. Проблема это или нет — мы не знаем.
Максим Деев: Мы действительно стали менее зависимы от среды внутри страны. Но национальную среду я воспринимаю как данность. Я говорю и думаю по-русски — это накладывает отпечаток на все, что я делаю. Что касается особенностей российского медиаарта, думаю, они лучше заметны со стороны — скажем, немцу или японцу. Скорее всего, для них мы представляем собой определенное облако русских художников, которые похожи друг на друга.
Хайке Улиг: Думаю, что на протяжении последних десятилетий Германия много делает для того, чтобы художники со всего мира могли там работать и совместно творить. Гете-Институт выделяет стипендии, возникает продукт глобального обмена мыслями: живя в Германии, художник общается не только с немецкими авторами, но и с художниками по всему миру. Неоспоримо, что каждый привносит определенные импульсы из своей культуры. Но то, что из этого получается, я бы назвала международным, интернациональным.
Глава 5. Что в немецкой культуре вдохновляет российских художников — и наоборот
Лиллеван: Я изучал историю кино, так что имена Эйзенштейна и Кулешова вызывают во мне большой отклик. Когда впервые был в Москве, то, конечно, посещал «Мосфильм». Думаю, именно поэтому ко мне обратилась Астрид Веге, руководитель отдела культурных программ Гете-Института в Москве. Несколько лет назад мы познакомились в Казани, в институте «Прометей»: это огромное помещение с богатой коллекцией видео- и световой аппаратуры. Мы пытались спасти их архив, возможно, сделать музей, и провели несколько перформансов с этими оригинальными историческими устройствами.
Хайке Улиг: Германии вообще интересна Россия и российская культура. Можно привести в пример многочисленные постановки российских пьес немецкими режиссерами — например, спектакль «Три сестры» в театре Мюнхена; серию гастролей российских театров в Германии — к примеру, новосибирского театра «Красный факел». У Deutsches Theater и «Гоголь-центра» есть совместная постановка «Декамерон». Российская премьера состоялась в «Гоголь-центре» в начале сентября.
Василий Шихачевский: Пример из мира моушен-дизайна: у российской компании Superdesigners было несколько коллабораций с Винсентом Швенком из Германии, у которого, в свою очередь, была коллаборация с Виталием Гроссманном — он выходец из России, но живет в Гамбурге. Они работают в трехмерной графике, которой я вдохновляюсь.
Что касается музыки, на территории Германии можно выделить лейбл Ant-Zen — название происходит от слова «антицензура». С конца 80-х они без каких-либо ограничений выпускают художников и музыкантов, которые хотят что-то сказать в аудиоформе, — в основном нойз и индастриал.
Глава 6. Почему медиаарт становится декоративно-прикладным искусством и так ли это плохо
Вадим Эпштейн: Медиаарт давно стал декоративно-прикладным искусством — просто потому, что цифровые технологии быстро демократизировались. Любой усидчивый человек с ноутбуком может за короткое время достичь приличного результата. Крутые и даже великие вещи можно делать на любом уровне востребованности. Оформление мероприятий — это не ярлык, и это не плохо. Проекты, созданные в рамках коммерческих мероприятий, могут по концептуальной наполненности превзойти многие перформансы современных акционистов.
Максим Деев: Раньше, чтобы создать какое-то значимое произведение искусства, художнику нужны были средства — а деньги на искусство давала Церковь и знать. Ситуация изменилась только в начале прошлого века. Когда новый вид искусства находит место в мире, он так или иначе становится декоративным. Если медиаарт стал временами украшать мероприятия, это просто знак, что он завоевал мир, стал его частью.
Лиллеван: Мы смотрим, как упаковать и продать искусство, которое мы производим, — и это нормальная часть процесса. То же самое происходило с сюрреализмом, техно, поп-артом. И именно по этой причине у нас есть возможность делать такие сложносочиненные, масштабные проекты, как наш. Декоративность не должна мешать оставаться авангардистом, делать смелые шаги.
Эпилог. Год Германии в России — это не только медиаарт, Гете и Пушкин. Это еще и электронная музыка, кино, арт-выставки, гастроли немецких театров и много (очень много) немецкого языка.
Хайке Улиг: С осени прошлого года в российских городах — Казани, Краснодаре, Владивостоке и Калининграде — проходили pop-up фестивали немецкой культуры и немецкого языка. В каждом из городов они были посвящены одной из тем: электронная музыка, современное искусство, экология. В течение нескольких недель немецкие и российские деятели культуры проводили концерты, кинопоказы, мастер-классы, лекции, круглые столы. Важная составляющая каждого фестиваля — мероприятия для тех, кто интересуется немецким языком (мы знаем, что в России его часто изучают в школах). Часть событий проходила офлайн, часть — онлайн.
Еще одним важным событием Года Германии стала премьера спектакля «Полнолуние» «Танцтеатра Вупперталь» в Александринском театре в Санкт-Петербурге. Постановка всемирно известного хореографа впервые была показана в России и дала возможность познакомиться с наследием легендарной Пины Бауш. Спектакль имел очень большой успех у российской публики!
Но и это еще не все. В начале октября Гете-Институт запустил очередной всероссийский онлайн-фестиваль немецкой культуры — виртуальный поезд «Германия-экспресс». Его первая часть состоялась летом, но мы поняли, что такой формат имеет большой потенциал. Поэтому работа была продолжена осенью. Мероприятия посвящены разнообразным темам — музыке, литературе, изобразительному искусству, изучению немецкого языка, науке и бизнесу, вопросам устойчивого развития. Фестиваль завершился 13 ноября, но его мероприятия по-прежнему доступны онлайн. 11 ноября в виртуальном поезде «Германия-экспресс» состоялся паблик-ток с авторами световой инсталляции «Для тех, кто мыслит текуче, настоящее чревато будущим» и ее демонстрация.
Церемония закрытия Года Германии в России 2020/2021 состоялась 13 ноября на онлайн-платформе фестиваля.
Подробнее о Годе Германии — на сайте проекта, а также в соцсетях Vkontakte, Facebook и Instagram.
