«Петр высыпал на стол содержимое ларца и склонился над золотом» Фрагмент исторического романа Алексея Иванова «Тобол»

В «Редакции Елены Шубиной» 23 ноября выходит первая книга исторического романа «Тобол» Алексея Иванова — автора романов «Сердце Пармы» и «Географ глобус пропил». В издательстве книгу, рассказывающую о строительстве империи Петром I, описывают как исторический эпос, политический детектив и мистический экшн. Публикация второй книги ожидается весной 2017 года. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент «Царь в гостях». 

По твердой зимней дороге Матвей Петрович, сибирский губернатор, добрался из Тобольска до Петербурга за пять недель. Несколько дней он отдыхал, затем вызвал своего губернского комиссара и пошел с отчетом о губернии в Управительный Сенат. Впрочем, важнее Сената был приватный разговор с государем, но Матвей Петрович никак не мог застать Петра одного: то он был в Адмиралтействе, то в полку, то принимал послов, то пьянствовал с какими-то голландскими шкиперами. И вдруг государь сам заявился к Гагарину, точнее, решил пожить пару дней в его доме. Уже за полночь перепуганный лакей Капитон поднял Матвея Петровича с постели: денщики бесцеремонно затаскивали в сени сундуки с платьем, походную кровать и токарный станок Петра Алексеевича. Матвей Петрович выбежал, в чем спал, — в татарском халате. Петр, дыша перегаром, грубо поцеловал Гагарина в щеку и сказал, что поселится в зале, где висит картина «Бой галеона „Сан-Мартин“ у Гравлина»; пусть Матвей Петрович пришлет туда графин водки на смородине. Собеседника государь не пожелал.

У Петра в Петербурге имелось несколько жительств: и самый первый голландский домик за крепостью — крытый гонтом и с мортирой на крыше, и пара увеселительных домиков на Петровском острове, и Свадебные палаты, выстроенные в подарок царю Меншиковым. Летом царь жил в деревянном дворце между Безымянным ериком и речкой Мьёй; дворец напоминал фрегат, на его углу возвышалась носовая корабельная фигура — крылатый дракон, а вместо лестниц внутри были трапы. Для зимы зодчий Доменик Трезинь только-только воздвиг Петру каменный дворец с мезониной, в которой помещался царский кабинет — модель-камора. И все же Петр зимой предпочитал селиться у своих вельмож, порой даже не предупреждая о себе.

Он занимал залу, которая ему приглянулась, ставил матросскую койку и токарный станок, ел, пил, встречал гостей или, заперев дверь, работал. В соседние покои заезжали его денщики и секретари, в сенях сидел караул из преображенцев, у крыльца мерзли в санках вестовые и неизменная толпа посетителей в крытых возках. Петр жил, пока ему не наскучит, а потом так же внезапно убирался, оставляя после себя кучи опила на паркете, объедки, бутылки и немытую посуду, залитые чернилами столы, прожженные табаком диваны и сорванные занавеси, о которые он вытирал грязные руки.

Матвей Петрович знал, что Петр спит мало — досыпает недостающее днем после обеда, — и велел разбудить себя пораньше. Вместе с Матвеем Петровичем, охая, встала и Евдокия Степановна, жена. Матвей Петрович отправил лакея Капитона к денщикам и секретарям караулить царя и велел слугам растолкать сына Алексея: не дело ему дрыхнуть, когда в доме гостит государь. Гагарины сели завтракать, но не откидным творогом и оладьями на меду, как обычно, а горьким кофием с маковыми баранками, как любил Петр.

Высокие окна в гостиной Гагариных были из квадратиков дорогого венецианского стекла, собранных в деревянных рамах. Над Петербургом разгоралась заря, и окна нежно порозовели сквозь толстый иней. Алексей тренькал на мандолине, ожидая, когда его отпустят. Евдокия Степановна и Дашка на кушетке играли в карты. Лакеи прибирали на столе и гасили свечи.

Матвей Петрович усмехался, поглядывая на жену и дочь. Ему нравилась простодушная хитрость Дашки, унаследованная, конечно, от Евдокии Степановны, нравилось и то, что Дашка, похоже, будет толстой, как мать.

Портьера отодвинулась, и появилась испуганная физиономия Капитона.

— Госу!.. — прошептал он и исчез, отдернутый Петром за шиворот.

Петр был тоже без парика, в домашнем засаленном шлафроке, с платком на шее, в разношенных башмаках. Слуги сразу низко склонились перед царем, Гагарины тоже вскочили и поклонились.

— Худэ морхен! — весело сказал Петр по-голландски.

Нянька бросилась к Матвею Петровичу, взяла из его рук ребенка и бесшумно убежала из гостиной. Слуги тоже попятились в дверь. Петр озирал гостиную Гагариных, поправляя усы. Фряжская мебель на львиных лапах, камин закрыт китайской ширмой, зеркала, лепнина, канделябры.

— Видел я, у твоего лакея, Петрович, морда исцарапана, — сказал Петр, опускаясь в кресло. — Никак, ночью впотьмах бороду спиливал?

— Ежедень броемся, — соврал Матвей Петрович.

— Да садитесь же вы, — махнул рукой Петр. — Ваш дом.

— Кофию государю! — крикнул Матвей Петрович.

— Как, Петрович, жизнь сибирская?

Петр был на двенадцать лет моложе князя и звал его по отчеству.

— Работаем, — с достоинством сказал Матвей Петрович.

— Читал твой экстракт в Сенате. Хвалю. Когда плата за соболей будет?

— Пушные обозы на прошлой неделе должны были прибыть в Варшаву. Ожидаю, к Благовещенью деньги вернутся.

Сибирский приказ, которым руководил Гагарин, сам собирал в Сибири пушную казну и сам продавал меха в Европе, а в казну шли уже деньги.

— Долго! — Петр дернул ногой. — А китайский караван чего?

— За него получилось сорок две тысячи рублей, кошель с печатью я уже снес Лексей Василичу Макарову, твоему секретарю. А в Посольский приказ сдал девяносто пять тысяч за казенный груз.

— Мало.

— Оно, считай, караван восьмого года, пока я этим делом не заботился, — пояснил Матвей Петрович. — А я китайский доход утрою.

— Кто караван водил?

— Михайла Гусятников.

— Знаю его. Не вор.

С китайскими караванами Петр отправлял и свои личные товары — ситец, моржовый клык из Архангельска и пушнину. На самом деле Михайла Гусятников продал царский груз только за тридцать семь тысяч — дороже китайцы не давали, и Матвей Петрович добавил в царскую прибыль из своего кармана, чтобы государь был доволен и считал себя умелым негоциантом. Ежели царь доволен, то не полезет разбираться в деле, в котором у Матвея Петровича был собственный особый порядок и интерес.

Вошел денщик Петра; в одной руке он нес кувшин с кофием, в другой руке — оловянную шкиперскую кружку с отчеканенным британским львом. Кружку и кувшин денщик поставил на стол рядом с государем. Петр налил себе кофию, плеснув на скатерть, и шумно, как лошадь, отхлебнул.

— Ты их бьешь, что ли? — спросил Петр, кивая на дочь и жену Гагарина.

Евдокия Степановна и Дашка неподвижно сидели на кушетке, словно куклы, и испуганно таращились на царя.

— А надо? — неуверенно спросил Матвей Петрович.

Петр, дурачась, вдруг по-собачьи гавкнул на Дашку и Евдокию Степановну — они обе одинаково вздрогнули. Петр захохотал.

— Да не бойтесь вы, — благодушно сказал он. — Чего делали до меня?

— В картешки играли, батюшка, — робко сказала Евдокия Степановна.

— На деньги?

— Просто так. «Сундучок» игра называется.

— Ну и дальше играйте.

Евдокия Степановна послушно взяла в руки карты.

— Кто хоромы строил, Петрович? — рассматривая лепнину, спросил Петр.

— Ванька Фонтана, итальянин.

— А чего дворец не каменный? У Яшки Брюса, у Вейде, у Кикина с Сашкой Меншиковым уже каменные, а вы все как в Москве хоромы ладите.

— Так тебе не угодить, Петр Лексеич, — сказал Гагарин. Он знал, что царь любит, когда ему иной раз дерзят. — Построишь чего, а ты по тому месту першпективу или канал проведешь, и домину на слом. Жалко трудов. Князь Репнин вон как ревел, когда ты его терем порушил.

Петр снисходительно хмыкнул.

Из-за портьеры на входе выглянул вестовой и показал письмо с печатью.

— Рожу убери! — грозно крикнул Петр. — У меня конфиденция!

Вестовой спрятался.

— Это сын твой? — Петр кивнул на Лешку, тихо сидевшего в углу.

Лешка сразу встал и поклонился.

— Младший мой, князь Алексей Матвеич, — подсказал Гагарин.

— Где я тебя видел? — задумался Петр. Ощущения от этого парня у него были какие-то нехорошие. И тут он вспомнил, и от давнего гнева стиснул в ладони оловянную кружку. — Точно, ты с моим Лешкой безобразничал!

Алексей Гагарин молчал. Матвей Петрович сразу понял, что дело худо.

— Осенью, когда навигацию закрывали, попойка была. Мой недоросль со своими дружками там буйство учинил! — Петр вперил взгляд в понурого Алексея. — Два Лешки озоровали — он да ты, и два Сашки — Долгоруков да Головкин. Вы сажей перемазались, чтоб вас не узнали, на Адмиралтейской стороне окна били, орали, как припадочные, карету в щепы разнесли…

— Прости, государь, дитя он еще! — всполошилась Евдокия Степановна.

— Дитя? — усы у Петра ощетинились. — Дите учить надо. Пошлю-ка я тебя в Гамбург на пенсион мореходство и коммерцию осваивать.

— Не губи меня! — Евдокия Степановна истово перекрестилась.

— Чем это я тебя гублю? У тебя и отец жив, и муж.

Хорошее настроение царя улетучилось. Сын Алексей всегда раздражал Петра своей никчемностью, а пьяные выходки сына приводили в бешенство.

— Отец на Вятке воеводит, муж в Сибири! Алешенька один мне опора!

— А брат у Петровича? — царь посмотрел на Гагарина-старшего. — Василий, да? Ты с ним канал до Ладоги строил.

— Василий помер тому уже три года, — печально сообщил князь Гагарин.

Вид у Матвея Петровича стал смиренный и скорбный, Гагарин достал большой платок и промокнул глаза якобы от слез по брату, но в уме Матвей Петрович лихорадочно соображал, как вернуть веселость Петра. Царь — бич божий, ему Лешку на всю жизнь наказать — раз плюнуть. Матвей Петрович перепугался за сына, такого тощенького, строптивого, беззащитного…

Петр вскочил, шагнул к стоящему Алексею, ладонью отвел ему со лба волосы, высыпавшиеся из перевязки косицы, и начал разглядывать лицо. Алексей запрокинул голову, глядя в страшные совиные глаза государя.

— Дурак он, — сделал вывод Петр.

— Дозволь отлучиться, — тяжело дыша, тихо попросил Матвей Петрович.

— Заодно водки мне принеси.

Матвей Петрович, утираясь платком, быстро вышел.

Петр повалился обратно в кресло, закинул ногу на ногу и нервно качал носком башмака. Алексей Гагарин по-прежнему стоял, будто на суде.

— Может, женить его, мать? — спросил Петр у Евдокии Степановны. О чем еще ему с бабой-то говорить? — Женатый образумится.

— Добро бы, государь! — слезливо обрадовалась Евдокия Степановна.

— У Петьки Шафирова баронеска на выданье.

— Не хочу на жидовке, — глухо пробурчал Лешка.

Лицо у Петра пошло багровыми пятнами.

— Да жидовки-то, Лешенька, поумнее наших русских акулин! — пылко набросилась на сына Евдокия Степановна.

Петр взорвался бы, но тут вовремя вернулся Матвей Петрович. Он нес ларец Касыма. В Тобольске Матвей Петрович и не думал отдавать золото курганов царю, однако сейчас надо было спасать непутевого Лешку. Матвей Петрович с поклоном поставил ларец на низенький столик возле Петра.

— Вот привез тебе забаву из Сибири, — скромно сказал Гагарин.

Петр пренебрежительно откинул крышку ларца пальцем и выпрямился.

— Ох ты! — изумленно сказал он.

Петр сунул ручищу в ларец и вытащил в горсти три золотые бляхи.

— Откуда сии куриозы?

— Из курганов по Тоболу.

— Погоди!

Петр вскочил и быстрым шагом выбежал из гостиной.

— Куда он? — шепотом спросила Евдокия Степановна.

— Балда ты! — отчаянно, но почти беззвучно крикнул Матвей Петрович сыну, не обращая внимания на жену. — Почто с царевичем дружишь?

— Царевич царем будет, — непокорно ответил Алексей.

— Вот когда будет, тогда и дружи! Убирайся, Лешка, отсюда от греха подальше! Дашка, и ты убирайся!

Петр вернулся с большим увеличительным стеклом в медной оправе. Он и не заметил, что дети Гагарина исчезли из гостиной. Петр высыпал на стол содержимое ларца и склонился над золотом, рассматривая его через лупу.

— Тигр, а это олень, а это волк грызет коня… — бормотал Петр. — Мне, слышь, такие диковины в первый раз показывал амстердамский бургомистр Витзен, у него их целое бюро с ящиками… А потом я подобные видал в Дрездене и Вене в кунсткамерах… Это ремесло древних скифов!

— Теперь и у тебя есть, — сзади подсказал Гагарин.

— И много в Сибири курганов с кладами?

— Брешут, что тысячи.

— Ну, порадовал, Петрович! — Петр взял в ладонь бляху с орлом, который нес в когтях извивающегося змея, сел в кресло и продолжал внимательно изучать диковину через увеличительное стекло.

— Сразу указываю тебе: рассылай артели, пусть бугруют курганы.

— Мужики и так уже копают, — сказал Матвей Петрович.

— Мужичью бугровать запрети! Объяви, что руки рубить будешь! Я указ издам! Для сиволапых это просто куски золота, молотками расплющат!

— А ежели кто уже нашел или купил?

— Пусть продают тебе или в казенные аптеки. Плати щедро!

Царь был поглощен своим новым сокровищем. Матвей Петрович тихо перекрестился и в облегчении присел на кушетку рядышком с женой.

— Ну, обнадежил, Гагарин! — с чувством сказал Петр. — Давай-давай-давай, носом рой, еще найди, хочу!