Новые Исигуро и Памук Галина Юзефович — о двух главных переводных романах зимы (+ что еще читать у этих авторов)

Еженедельно литературный критик Галина Юзефович рассказывает на «Медузе» о самых интересных и важных книгах, изданных в России. В нынешнем обзоре речь идет о двух главных переводных романах этой зимы — «Погребенный великан» лауреата Букеровской премии Кадзуо Исигуро и «Мои странные мысли» Орхана Памука, обладателя Нобелевской премии по литературе. 

Кадзуо Исигуро. Погребенный великан. М.: Издательство «Э», 2016. Перевод с английского Марии Нуянзиной

Есть такие жанры, за которыми прочно закреплен определенный набор потребительских ожиданий, — и фэнтези, конечно, из их числа. Покуда оно остается в рамках своего канона (эльфы, тролли, рыцари, драконы, магия), фэнтези может быть сколь угодно затейливым, мудрым, парадоксальным, но мы все же не ждем, что оно схватит нас за горло и начнет тянуть из нас жилы, наматывая их на кулак. Если же автор желает читательских слез и хочет поупражняться в жанре «в горло я сумел воткнуть и там три раза повернуть», то обычно он покидает пространство классического фэнтези, и тогда выдуманный, условный мир становится хитрой метафорой, а на свет появляются книги вроде недавнего «Детства Иисуса» Дж. М. Кутзее или «Дороги» Кормака Маккарти.

Однако эта классическая, поколениями обкатанная схема совершенно не подходит для Кадзуо Исигуро — писателя, суперспособность которого словно бы в том и состоит, чтобы порождать великолепные обманки и расставлять для читателя восхитительные в своей непредсказуемости ловушки. Именно поэтому его роман «Погребенный великан» — это одновременно и самое настоящее фэнтези с драконами и троллями, и в то же время универсальная матрица для разговора о таких непростых материях, как коллективная память и коллективная же вина.

Формально время действия романа Исигуро — темные века английской истории, безвременье между уходом римлян из Британии и покорением острова саксами, время колдовства, чудес и короля Артура. Старики-бритты, супруги Аксель и Беатриса живут в деревне, которая представляет собой огромную земляную нору в склоне холма (те, кто в этот момент вспомнил Толкиена, конечно же, правы, но это, поверьте, совсем не Шир). По холмам едва ли не каждый день стелется туман (в деревне его называют хмарью), и герои замечают, что хмарь эта обладает странным психотропным эффектом: она уносит воспоминания. Потерявшихся детей никто не ищет (о них попросту забывают в процессе поисков), ушедших и не вернувшихся помнят лишь несколько дней, да и то все по-разному. Глобальное беспамятство, неспособность сохранить в голове даже самые простые и драгоценные события прошлого затрагивает в том числе и Акселя с Беатрисой: они помнят, что у них, вроде бы, был сын, уехавший в другую деревню, но почему так случилось и как его вернуть — неизвестно. И вот для того, чтобы найти ответы на свои вопросы (а заодно обрести защиту от насмешек односельчан, пользующихся беспомощностью одиноких супругов), старики отправляются в рискованное путешествие через холмы и долины, населенные всевозможной нечистью. Сначала путь их лежит в саксонскую деревню (по слухам, когда-то саксы и бритты воевали, но сейчас в стране царит прочный мир), и дальше — в зачарованный монастырь, а оттуда — в странное, страшное подземелье под ним… Драконы, монахи, рыцари (в их числе знаменитый сэр Гавейн, племянник короля Артура и последний оставшийся в живых рыцарь Круглого стола), чудовища, долгое и опасное странствие — по всем признакам перед нами настоящее, стопроцентное фэнтези.

Однако понемногу желание героев найти сына отступает на задний план, а на передний выходит желание вернуть свои воспоминания (так и видишь, как в этот момент Кадзуо Исигуро с улыбкой бесшумно взводит пружину внутри капкана). Мрачные знаки множатся, и понемногу Аксель с Беатрисой начинают догадываться, что хмарь возникла не сама по себе и что, возможно, то прошлое, которое она милосердно скрывает, в самом деле лучше не видеть. И, похоже, те силы, которые заинтересованы в тотальной амнезии (да-да, хмарь — по крайней мере, отчасти — антропогенного происхождения), не то чтобы особо злокозненны или безумны… Однако забвение, которое может быть благотворно для социума, для отдельного инивида — такого, как Аксель или Беатрис — оборачивается глубочайшей и надрывной персональной трагедией. Хлоп — капкан сработал, испуганный, дезориентированный читатель бьется в силках с отравленным шипом в сердце. Какие там рыцари, какие драконы — боль, сопереживание и полное ощущение «это про нас, это про меня, это про каждого».

В «Погребенном великане» множество культурных аллюзий — автор косвенно ссылается не только на Толкиена, но и на Мэри Стюарт с ее «Полыми холмами», и (особенно) на Теренса Уайта с его «Королем былого и грядущего», и дальше, через их головы, на «Беовульфа», «Сэра Гавейна и Зеленого рыцаря», Томаса Мэлори и Гальфрида Монмутского. Однако все же Исигуро не Толкиен: перефразируя великого сказочника, можно сказать, что зеленое солнце он выдумал отлично, но вот с миром вокруг вышла некоторая незадача — он ломкий, призрачный, не слишком живой. Если уж совсем честно, лично я бы предпочла, чтобы драконов, огров и рыцарей было поменьше — история, рассказанная Исигуро, не нуждается в подобных параферналиях для того, чтобы пронзать насквозь. Впрочем (и это тоже необходимо признать) вреда от них тоже не так много, как можно было бы ожидать.

Еще три книги Кадзуо Исигуро, без которых нельзя:

«Остаток дня»

Консервативная, как «Аббатство Даунтон», обманчиво бесхитростная и вместе с тем совершенно пронзительная биография настоящего английского дворецкого, рассказанная им самим. Один из лучших в мировой традиции романов о бесцельно растраченной жизни — и источник вдохновения для Бориса Акунина: герой его «Коронации» списан с героя Исигуро. Правда, добрый Акунин, в отличие от безжалостного англичанина, в финале дарит своему герою шанс на личное счастье.

«Художник зыбкого мира»

Роман из японской послевоенной жизни, как и «Погребенный великан» обыгрывающий тему памяти. Щедрый, добрый и великодушный учитель рисования, крайне успешный и популярный во время войны, внезапно обнаруживает, что со сменой режима друзья и бывшие ученики от него отвернулись. Пытаясь понять, что же послужило тому причиной, герой, а вместе с ним и читатель, отправляются в прошлое — и находят там такое, чего лучше бы вовсе не находить.

«Не отпускай меня»

Невообразимое нечто из жизни клонов. Звучит не очень, но, тем не менее, имейте в виду: это по-настоящему великий роман, перед прочтением которого я бы рекомендовала принять анальгетик или хотя бы бокал коньяка. История одновременно вопиюще, категорически не реалистическая, и в то же время отзывающаяся стопроцентным жгучим узнаванием и болью на клеточном уровне.

Орхан Памук. Мои странные мысли. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2016. Перевод с турецкого Аполлинарии Аврутиной

Новый долгожданный роман Орхана Памука, вышедший после почти семилетнего молчания, — это одновременно и очередной «стамбульский текст» великого стамбульца, и по-стоунеровски безысходная (и по-стоунеровски же светлая) история жизненного поражения, которое не несет в себе автоматически несчастья или трагедии.

В сущности, на этом можно было бы поставить точку, но есть некоторые значимые подробности, на которых все же хорошо бы остановиться. Главный герой «Моих странных мыслей» Мевлют — деревенщина, выходец из захудалого поселка в Анатолии, подростком приезжает в Стамбул в конце 1960-х и становится одним из сотен тысяч «понаехавших», мечтающих о собственном деле и процветании в самом большом, волнующем и богатом городе страны. Он ютится в гедже-конду (так называются фавелы на холмах под Стамбулом), помогает отцу торговать йогуртом вразнос, постепенно переходит на продажу бузы (слабоалкогольного напитка из перебродившего зерна), ходит в кино, грезит о доступных западных женщинах, бросает школу, служит в армии, а в один прекрасный день на свадьбе двоюродного брата смертельно влюбляется в сестру невесты — и три года пишет ей проникновенные любовные письма. Мевлюта обманывают и предают (дядя с двоюродными братьями лишают их с отцом даже той жалкой лачуги, которую им удалось построить), ему не везет, а потом внезапно везет — он находит друзей и поддержку, но читатель довольно быстро понимает: Мевлют — потомственный, хронический неудачник. Как бы ни обходилась с ним судьба, ни одним из ее подарков он не сможет воспользоваться, и ничего хорошего его в будущем не ждет. Правда, ничего специально плохого тоже — начавшись с трагикомического фиаско, его брак (на той памятной свадьбе Мевлют обознался, и его пылкие письма адресованы не той, в которую он влюблен) оказывается на диво счастливым, дочки радуют отца и мать, а работа разносчика бузы — тяжелая, монотонная, местами унизительная и в любом случае не слишком доходная — парадоксальным образом приносит радость.

Главное в Мевлюте (и для Мевлюта) — это то, что он — точка фокусировки, через которую течет время. Действие романа растянуто более, чем на 30 лет, в Стамбуле бушуют государственные перевороты, националисты борются с коммунистами, горят фавелы, мода на усы сменяется модой на их отсутствие, рушатся старые и вырастают новые здания, мигранты из деревни заполняют город, а через год их уже не отличишь от коренных стамбульцев, — и через все это бредет со своим неизменным шестом и бидонами мечтательный, задумчивый и нежный Мевлют. Некоторые страницы читаются почти как этнографическая проза, некоторые вызывают живой отклик и понимание (когда Памук пишет об аннексии Северного Кипра, трудно отделаться от впечатления, что он говорит о присоединении Крыма — настолько похожи и эмоции, и антураж, и государственная риторика). Но и то, и другое задает по-настоящему волшебный ритм, единожды погрузившись в который, ты обречен на протяжении шестисот страниц плыть по великому городу вместе с Мевлютом и его бузой. История жизни, вроде бы хрестоматийно неуспешной и печальной, вдруг оказывается элементом истории неизмеримо большей и в этом качестве вполне счастливой — ведь никому же не придет в голову всерьез говорить о несчастности капли внутри океана.

Мудрая проза, утешительная, завораживающая, поэтичная — к «Моим странным мыслям» подойдет любой из этих эпитетов и все они вместе. Коротко говоря, большая работа великого мастера — не зря столько лет ждали.

Еще три главных книги Орхана Памука:

«Стамбул: город воспоминаний»

Самая знаменитая книга писателя — именно за нее в первую очередь ему и присудили Нобелевскую премию. Лирический мемуар о Стамбуле, вобравший в себя и персональный опыт писателя, и плоды его историко-культурных изысканий. Для читателя, еще не знакомого с творчеством Памука, «Стамбул» станет неплохим приквелом к «Моим странным мыслям».

«Снег»

Пожалуй, самый странный текст Памука (в первую очередь потому, что в нем ни слова про Стамбул). Главный герой — поэт-эмигрант по имени Ка — после многих лет жизни в Европе возвращается на родину и сразу попадает в нищий и холодный Карс, затерянный на северной границе страны. Здесь он оказывается втянут в сложный конфликт между сторонниками европеизации Турции и ее противниками, светскими либералами и исламистами. Несмотря на то, что реалии в книге сплошь турецкие, читается как удивительно актуальная проза про Россию.

«Музей невинности»

Самая душераздирающая и трогательная из книг Памука — конечно же, опять про Стамбул, но еще и про несчастную любовь продолжительностью в годы и десятилетия. Главный герой не может определиться с выбором (он собрался было жениться на одной девушке, но в этот самый момент влюбился в другую), а когда определяется, оказывается, что время ушло, счастья нет и не будет. Мемориал, который он воздвигает своей утраченной любви (тот самый «музей невинности» из названия), и становится центральной темой романа. Любопытно, что усилиями поклонников в Стамбуле в самом деле открылся такой музей, где любой желающий может прикоснуться к артефактам этой литературной драмы.